(назад)

 Здесь я наклеила на стены разные интересные тексты о пытках ведьм и различных средневековых заблуждениях.

ПЫТКИ ИНКВИЗИЦИИ

Розмари Эллен Гуилли

Перевод с английского А.Корженевского

На протяжении двухсотлетнего, начиная с середины XIV по середину XVI веков, периода охоты на ведьм к обвиняемым в колдовстве применялись самые жестокие и изощренные пытки. Делалось это с целью вырвать у ведьм признание и заставить назвать имена сообщников. В "МОЛОТЕ ВЕДЬМ" (1486) написано, что "справедливость требует, чтобы ведьма не была приговорена к смерти, пока не сознается". Таким образом, пытка неизменно вела к признанию и последующей казни.

В 1320 году инквизиция признала колдовство ересью. К этому времени пытка была традиционным способом заставить обвиняемого признать вину. Пытки разрешались римскими законами и применялись к людям, обвиняемым в совершении различных преступлений. Были разработаны хитроумные приспособления и процедуры, чтобы жертва испытывала мучительную боль, но оставалась в живых. Многие из пыток применялись к обвиненным в колдовстве.

Между 1435—1484 годами, охота на ведьм распространилась по Европе подобно эпидемии. Клириками и демонологами было написано не меньше двадцати восьми трактатов. В 1484 году папа ИННОКЕНТИЙ VIII издал буллу против колдовства, и с этого момента преследование ведьм достигло пика. Католическая и протестантская инквизиция применяла изощренные пытки, проводила планомерное истребление ведьм, особенно на территории Германии, Франции, Италии и Щвейцарии.

В Шотландии в период правления Якова VI (или Якова I Английского), также были в ходу жестокие пытки. Пытки были не столь распространены в Англии, Ирландии и Скандинавии. В Англии со временем их вообще запретили. В Америке практика пыток не получила распространения, единственный случай их применения — это процесс над Салемскими ведьмами, но эти истязания были не столь жестоки, как в Старом Свете.

Бесчисленное количество жертв подверглось пыткам и было казнено на протяжении XVI — XVII веков. Инквизиторы в основном руководствовались трактатами, подобными "Молоту ведьм", написанному Генрихом Крамером и Джеймсом Шпренгером, инквизиторами-доминиканцами, состоящими при папе Иннокентии VIII.

Сперва обвиняемую принуждали признаться, затем ее раздевали донага, брили наголо, кололи, ища на теле нечувствительные места, и смотрели, нет ли на теле пятен, которые можно было бы назвать дьявольскими метками (МЕТКА ДЬЯВОЛА). "Молот ведьм" предупреждает, что большинство ведьм упорствует и на этом этапе не признается. Их нужно запустить в "машину пыток".

Перед пыткой палач обычно отводил жертву в сторону и объяснял ей механизм пытки и производимый ею эффект, призывая осужденную к признанию. Иногда угрозы пытки оказывалось достаточно, чтобы добиться признания, считавшегося добровольным; это добавляло веса Инквизиции в деле борьбы с засильем ведьм. Если жертва признавалась после легкой пытки, такое признание также считалось добровольным.

"Молот" замечает, что ведьме, которая не признается даже под пыткой, помогает дьявол, делая ее "столь нечувствительной к боли, что скорее разорвешь ее на части, чем добьешься правды. Но даже и в этом случае нельзя пренебрегать пыткой, поскольку не все ведьмы наделены этой способностью в равной мере".

Во время пытки инквизитор задает те же вопросы, что и на первом допросе, а секретарь записывает ответы жертвы. При этом были нередки ошибки, особенно в тех случаях, когда необразованная жертва владела лишь диалектом. Очень часто секретари сокращали протоколы, ставя в них "и т. д.", вместо того чтобы записывать подробности. Иногда точный ответ жертвы вообще не приводился, а указывалось, что на вопросы, как правило, содержащие обвинение, дан утвердительный ответ. Пытка продолжалась до тех пор пока жертва не сознавалась. Палач следил за тем, чтобы не запытать ее до смерти, прекращая пытку, если жертва теряла сознание. Ее уводили в камеру, давали прийти в себя и восстановить силы, а на следующий день подвергали новой многочасовой пытке.

Каждая новая пытка была более жестокой, чем предшествующая ей. За это палачу и членам трибунала платили, обычно из конфискованных у жертвы средств. Если у обвиняемой не было денег, ее родственники оплачивали судебные издержки, включавшие не только стоимость пытки, но и затраты на питание палача, дорожные расходы, "развлечения" и фураж для лошади. Услуги ассистентов оплачивались особо.

В то время как злополучная жертва кричала, палачи и судебные исполнители вели себя как дети, испугавшиеся темноты. Они кропили орудия пыток святой водой, писали на них слова Soli Deo Gloria ("Во Славу Божию"), что якобы должно было служить им защитой от колдовских чар. Они носили амулеты из освященного воска и трав и непрерывно крестились, чтобы ведьма не наслала бы на них беды с помощью черной магии. Инквизиторы заставляли жертв нить "ведьмин бульон", напиток, приготовленный из пепла сожженных ведьм, который не позволял им навредить своим палачам.

Если обвиняемая не признавалась несмотря на самые жестокие пытки, инквизиторы видели в этом дело рук дьявола. "Молот" привода в качестве примера суд над ведьмой из немецкого города Хагенау, дававшейся хранить молчание с помощью порошка, который она получила, убив некрещеного новорожденного младенца, мальчика-первенца; якобы она зажарила его с некими травами и растолкла порошок. Любая ведьма или преступник, обладавшие таким порошком, не могли сознаться в совершении преступления.

Конкретные виды пыток различались в зависимости от страны, где проходил суд. Пытка на дыбе, к примеру, не применялась в Шотландии и Англии, но была распространена во Франции. В 1652 году в Рийе Сюзан Годри была вздернута на дыбу, хотя женщина "истошно кричала", что она не ведьма. Как свидетельствует протокол, в конце концов обвиняемая призналась и была повешена и сожжена. Палачу уплатили четыре ливра шестнадцать су.

Жертв нещадно били кнутами. Специальной железной вилкой с острыми зубьями рвали грудь. Раскаленными щипцами рвали тело. Раскаленными железными прутьями выжигали плоть, их вводили во влагалище и прямую кишку. В особых случаях "Молот" предписывал прибегнуть к испытанию раскаленным железом, при котором ведьму заставляли держать раскаленный железный брус, если она не могла его удержать, то признавалась виновной. Часто эта пытка применялась тогда, когда жертва теряла способность чувствовать боль.

Приспособление, называемое "клещи", служило для того, чтобы срывать ногти с пальцев. В 1590 — 1591 годах в Шотландии ДЖОН ФАЙАН подвергся этой пытке. После того, как ему сорвали ногти, в обнажившуюся плоть вгоняли иголки.

Испанский сапог (boots, bootikens (англ.), cashilielaws (шотл.)) — варварское приспособление в виде полых клиньев, которые обхватывали ноги от щиколоток до колен. Палач с помощью тяжелого молота затягивал клинья, сжимая ногу. При каждом ударе инквизитор повторял вопрос. Клещи иногда впивались в ногу так сильно, что срывали плоть, дробили кости, порой до того, что вытекал костный мозг.

Точно так же действовали тиски для больших пальцев, или pinniewinks; ими зажимали большие пальцы рук и ног в области ногтей, так что выступала кровь. В 1629 году женщина из Проснека в Германии терпела эту пытку с десяти утра до часа пополудни, когда палач и судебные исполнители отправились обедать.

В число пыток входило и стягивание головы веревками, прикладывание к подмышкам и паху горящих перьев, обмокнутных в серу, погружение пальцев и кистей рук в кипящую воду и масло (считалось, что дьявол помогает ведьмам выдержать эту пытку; если обвиняемая проходила через нее, то это означало, что она в сговоре с дьяволом), выкалывание глаз. На голову лили спирт, а затем поджигали. Ломали кости и рвали связки на пыточном колесе. Часто вырывали ноздри, поскольку кровотечение якобы лишало ведьму колдовских способностей.

Применялась и пытка водой, при которой в горло жертвы вливали большое количество воды, иногда кипящей, и просовывали в горло же ткань, завязанную узлами. Затем резким движением ткань вырывали, при этом повреждая пищевод жертвы. Разновидностью этой пытки была пытка жаждой, когда обвиняемую кормили соленой пищей и поили соленой водой.

Одной из самых изощренных пыток была пытка на дыбе, которую приберегали напоследок. Руки жертвы связывали за спиной и подвешивали за них на шкив. Ее поднимали к потолку, а затем отпускали, рывком веревки смещая кости плеч, кистей, локтей. Эта пытку делали более суровой, привязывая к ногам жертвы груз, усиливая мучения жертвы, выворачивая бедра, щиколотки и колени. Во Франции к ногам привязывали грузы, вес которых колебался от сорока до двухсот и более фунтов, известен случай, когда гиря весила шестьсот шестьдесят фунтов.

Как правило, не было ограничений суровости пыток, применяемых к обвиняемым в колдовстве. Допускалось все, вплоть до откровенного садизма, что могло заставить ведьму признаться. Неудивительно, что многие признавались лишь для того, чтобы избежать еще больших мучений.

Но с признанием страдания несчастных не кончались. Их, как правило, приговаривали к смертной казни, лишь в исключительных случаях освобождали или ссылали. По дороге к виселице или костру осужденных секли, жгли их раскаленным железом, поджигали, клеймили, отрубали пальцы и кисти рук и отрезали языки. Тело жертвы прибивали к виселице гвоздями, а эта ужасная работа приносила палачу дополнительную выручку.

Одним из эффективных видов пытки были пытки членов семьи обвиняемого в его присутствии. В 1594 году Алисон Бэлфур из Оркни принудили смотреть, как истязают ее престарелого мужа, сына и семилетнюю дочь. Разумеется, обвиняемая тут же признала себя виновной.

В Англии пытки, вызывающие физическую боль, были не столь распространены, как в других странах Европы. Вместо этого практиковались пытки утомлением. Одной из самых распространенных была пытка бодрствованием, при которой жертве не давали спать, пока у нее не начинались галлюцинации и она не признавалась. Известнейший английский инквизитор МЭТЬЮ ХОПКИНС практиковал пытку хождением, при которой жертву заставляли холить взад-вперед, пока не доводили ее до полного изнеможения. Если позволяли условия, охотники на ведьм заставляли своих жертв плавать (ИСПЫТАНИЕ ВОДОЙ): связав им руки и ноги, бросали в воду, проверяя, удержатся они на воде или утонут. Если же они не тонули, то признавались виновными. Считалось менее страшным, если погибнет невинный человек, чем ведьма избегнет наказания. Эта пытка применялась также в Европе и Американских колониях.

В середине XVII века практика пыток и казней ведьм изжила себя. Напуганные эксцессами власти предпринимали шаги к запрещению или ограничению пыток и заменяли смертный приговор на пожизненное заключение или ссылку. В Германии эрцгерцог Брауншвейгский и архиепископ и курфюст Менца были так потрясены жесткостью палачей и фактом, что судьи принимали к рассмотрению признания, полученные под пытками, что запретили пытки в своих землях и побудили остальных последовать их примеру.

Демонстрируя варварство и абсурдность пыток, эрцгерцог Брауншвейгский пригласил двух священников-иезуитов послушать признание женщины, обвиняемой в колдовстве, заточенной в темнице. Одним из них был ФРИДРИХ ФОН ШПЕЕ. Тайком от иезуитов эрцгерцог поручил палачам вырвать у жертвы признание в заранее указанных им преступлениях. В присутствии священников палач начал допрашивать жертву под пыткой. В конце концов женщина призналась, что посещала шабаши на горе Бокен, служившей традиционным местом проведения сборищ ведьм. Далее она заявила, что в них участвовали и иезуитские священники, причем на шабашах они своими бесчинствами превосходили многих его участниц. Они превращались в козлов, волков и других животных и совокуплялись с ведьмами, которые потом родили одновременно по семь младенцев с жабьими головами и паучьими лапками вместо мог. Когда ее попросили назвать имена священников, она назвала имена двух иезуитов, присутствующих при пытке.

Шпее и его коллега были весьма обескуражены. Эрцгерцог раскрыл им свою подставку, заметив, что целью ее было показать, что под пыткой можно вырвать любое признание. Это произвело на Шпее столь сильное впечатление, что он превратился в ярого противника процессов над ведьмами, описав их ужасы в книге Cautio Criminalis ("Предостережения Обвинителям"), опубликованной анонимно в 1631 году.

Против мании преследования ведьм выступали также РЕДЖИНАЛЬД СКОТ и Томас Гоббс в Англии, Мишель де Монтень во Франции и Альфонсо Салазар де Фриас, Великий инквизитор Испании. Законы, запрещающие применение пыток при допросах, были приняты в 1649 году в Шотландии, в 1654 — в Бранденбурге, в 1652 и 1662 — в Англии и в 1682 — во Франции.

Пытки ведьм

Обзoр подготовлен по книге H.R. Trevor-Roper “The European Witch-Craze of the Sixteenth and Seventeenth Centuries”, выпущенной в 1967 изд-вом Penguin Books, London

Есть много свидетельств о диких пытках, с помощью которых пытались добиться признания от обвиненных в ведовстве. В своей основе они брали древние орудия, применявшиеся еще в Римском праве. Так в ход пускали “gresilons” (называвшийся в Шотландии “pennywinkis”), дробившей кончики пальцев; or “ladder”, вид дыбы, зверски растягивающей тело, в это время клещами “tortillon” сдавливали наиболее чувствительные участки тела.

Использовали также“strappado” или “estrapade”, столб, на котором подвешивали тело допрашиваемого, так чтобы ноги его отрывались от земли. Тиски для ног или “испанский сапог” были очень распространены в Германии и Шотландии, сдавливавшие голени и превращавшие кости ног в крошево, эта пытка была одной из самых жестоких.

Шотландцы говорили, что она вызывает “самую жестокую и тяжелую боль на свете”, может быть поэтому другим названием этой пытки было “боль жестокая и злая”. Был также “лифт”, когда человека подвешивали за связанные за спиной руки, 'ram' или “ведьмино кресло”, кресло усеянное шипами или под которым разжигали огонь, раскаляя сиденье. Не забывали и про “ложе с гвоздями”, одну из самых эффективных пыток в Стирии (Styria).

В Шотландии обвиняемого поджаривали на специальной решетке “caschielawis”, его ногти вырывали щипцами “turkas” или под них забивали гвозди по самые шляпки. Однако самой эффективной пыткой было лишение сна “tormentum insomniae”, которая применяется и в наше время, поскольку человек в полуобморочном состоянии был готов признаться в любом преступлении.

Даже те, у кого было достаточно мужества, чтобы выдержать пытку на “estrapade”, редко хранили молчание под действием этой медленной, но гораздо более изощренной формой истязания и, в конце концов, признавали себя ведьмами. Как только ведьма признавалась в совершенных преступлениях, наступала следующая стадия допроса: теперь под пыткой от нее требовали указать, кто из ее соседей или знакомых был соучастником, либо скрытым колдуном. Практика инквизиции требовала выявления всех колдунов в округе, так что машина репрессий работала не переставая.

Приведённый далее отрывок текста я взяла с какого-то форума. Извините, но я уже не помню где именно он находился.

Далее несколько статей про "Охоту на ведьм" Весьма мрачно... 

   Хотя за тысячу лет каждодневного употребления слова «ведьма» и «колдовство» несколько раз меняли свое значение, сегодня«колдовство» вернулось к своему, первоначальному определению, соединяющему черты магии и чародейства, резко расходясь с тем ограничительным толкованием, которое вкладывалось в него в XVI и XVII веках. Если бы под колдовством никогда не подразумевалось ничего большего, чем искусство «потрепанной, старой, беззубой карги с ввалившимися глазами, бродившей по улицам, опираясь на клюку», то Европа не страдала бы на протяжении трех столетий (с1450 по 1750г.) от самого потрясающего кошмара, отвратительных преступлении и величайшего позора западной цивилизации, всеобщего ослепления, которое когда-либо претерпевал homo sapiens — человек разумный.
   Поразительны и жестоки судебные отчеты, посвященные колдовству, где убожество душит порядочность, низменные страсти прикрываются благочестием, а человеческий разум низводится до соучастия в таких гнусностях, какие постыдились бы совершать даже йэху из книги Свифта.
   Ничто не было столь ложным и не длилось так долго. Колдовство разрушило принципы чести, справедливости и правосудия, открывая реестр Зала Позора. Приведем несколько примеров того, как колдовство влияло на самих преследователей:
   Один из верховных судей Англии закрывает глаза на заведомо ложные показания свидетелей обвинения, даже если другие члены суда специально обращают на это его внимание.
   Немецкий судья, отвергнутый женщиной, которой он сделал непристойное предложение, в отместку арестовывает ее сестру, обвиняет ее в колдовстве, подвергает жестоким пыткам и в тот же день сжигает живьем.
   Известный профессор права из Тулузского университета оправдывает нарушения закона на судах над ведьмами, поскольку «невозможно было бы ни обвинить, ни наказать ни одну из миллионов ведьм, если бы мы придерживались обычных правил судопроизводства».
   Один из немецких епископов сжег по крайней мере 900 мужчин и женщин,    включая многих уважаемых и состоятельных граждан, конфискуя их имения и собственность ради собственной выгоды.
   Шотландский протестантский священник отказал в христианском погребении женщине, задавленной насмерть толпой, из-за того, что шестнадцатилетний подросток назвал ее ведьмой.
   Известный французский магистрат сожалеет, что вместо того, чтобы сжечь детей, обвиненных в колдовстве, он лишь приговаривает их к порке, пока на их глазах сжигают их родителей за колдовство.
   «Не остается ничего, кроме криков, — воскликнул в отчаянии в 1592г. некий католический священник и исповедник. — О вера Христова! Доколе это ужаснейшее  суеверие будет досаждать тебе? Крикнем    же во весь голос: доколе будут гибнуть души невинные?»
    Рассмотрим некоторые пытки и несправедливости, которые претерпевали преследуемые за колдовство.
   В Салеме, чтобы заставить двух молодых людей признаться в том, в чем их обвиняли, им скручивали шею и пятки до тех пор, пока из носа не шла кровь.
   В Шотландии сожгли как ведьму женщину за то, что она погладила кота, сидевшего в открытом окне, в то самое время, когда у хозяина дома прокисло пивное сусло.
   В Англии казнили мать и дочь на основании обвинений десятилетней девочки, которую они якобы околдовали, вызвав у нее припадки.   
   Во Франции свидетель на процессе над ведьмами в предсмертной исповеди признался, что его показания были продиктованы обвинителем, однако, ничего не было предпринято для пересмотра дела, и обвиненная монахиня умерла в одиночном заключении.
   В Шотландии женщина, лечившая детей обмыванием, была обвинена в колдовстве.
   В Бостоне была повешена как ведьма бедная иммигрантка, говорившая только по-ирландски и способная лишь произнести простенькие молитвы по-латыни, поскольку она не смогла прочитать «Отче наш» по-английски.
   Вероятно, здесь воспроизведены самые бесславные страницы истории колдовства, однако они не являются ни исключительны- ми, ни необыкновенными. Если профессор права ратует за отказ от обычной судебной процедуры на судах ведьм, он просто узаконивает повсеместно распространенную практику: суды за колдовство должны были не устанавливать виновность или невиновность обвиняемых, а лишь осудить их в кратчайшие сроки. Если с помощью истерик ребенок отправлял на смерть двух женщин, то это был лишь один из случаев показаний множества молодых людей, подверженных эпилептическим припадкам (включая и салемских «сучек»); описания «одержимых» детей настолько многочисленны и однообразны, что их пересказ напоминает повторение.
   Происходя день за днем в течение столетий, заканчиваясь пыткой и ужасными казнями десятков тысяч, следующие примеры колдовства потрясают именно своей повседневностью:
   «Любой, имеющий родимое пятно, жировик, шрам или мозоль (отложения солей), рассматривается как обладатель отметки Дьявола и, следовательно, должен    быть казнен как колдун. Известный профессор права из Кельна заявил, что никто    из имеющих такое клеймо не мог вести безгрешный образ жизни».
   У каждой ведьмы есть посылаемый дьяволом домашний дух или чертенок, принимающий вид домашних животных или насекомых. Необходимо тщательно оберегать место заключения ведьмы от пауков и мух, причем любое не пойманное животное считается ускользнувшим благодаря своим дьявольским возможностям, таким образом доказывая виновность арестованной.
   Обычное сообщение, слух или сплетня являлись достаточным основанием для вынесения обвинения в колдовстве, арестованные подвергались пытке до тех пор, пока не признавали свою вину. Если же сплетня не принималась во внимание, то это также считалось признаком виновности.
   Какая пропасть разделяет ведьму из сказки братьев Гримм «Гензель и Гретель» и ту, против которой самые искушенные умы Западной Европы на протяжении трех столетий мобилизовывали все ресурсы церкви и государства! «Германия почти полностью покрыта кострами, сложенными для ведьм», — писал примерно в 1600г. один искушенный судья по ведьмам. «В соответствии с отчетом, в Швейцарии исчезли многие деревни. В Лотарингии путешественники могут видеть тысячи и тысячи столбов, к которым привязаны ведьмы».
   Нельзя усомниться в том, что старая карга была неприятной, нежелательной и злой женщиной, но сама по себе она представляла небольшую опасность для общества, чем в наше время цыгане, пользующиеся дурной известностью из-за своей бродячей жизни, мошенничества и ворожбы. Однако власти уделяли нейтрализации колдовства такое большое внимание, что наконец перестали сомневаться в том, что нападение неизбежно. Та, на которую с 1450 по 1750г. вели охоту инквизиторы, церковные и светские суды, была вовсе нестарой каргой, а членом некоего международного движения, мощной разрушительной силой, действовавшей день и ночь ради разрушения истинной религии и против установления Царства Божия. Велики силы зла, и их власть всюду, где нет Христианского Бога и Христианского Дьявола. Пособничество Сатане было более тяжким преступлением, чем государственная измена, поскольку земная жизнь человека представлялась ничтожной перед будущей вечной жизнью. Колдовство являлось преступлением против Господа, и поэтому оправдывались любые средства по его искоренению.
   «Как бы мы не наказывали ведьм, поджаривая или варя их на медленном огне, все равно этого недостаточно, — заявлял Жан Боден, известный французский адвокат, экономист и политолог, чья книга о ведьмах стала образцом, — ибо это не столь ужасно по сравнению ...с той вечной мукой, которая уготована ей в аду; поскольку здесь огонь не может продолжаться более часа или до тех пор, пока ведьма не умрет».
   Следующие примеры, внешне похожие на друг на друга, помогут прояснить историческую концепцию колдовства, представленную здесь, показать ее отличие от современного расширительного толкования чародейства и магии, а также различия между еретиком и колдуном.

   Первый пример взят из процесса в Сент-Осайте (Эссекс, Англия, 1582). Перед выездной сессией в Челмсфорде предстали четырнадцать женщин, в основном по двум видам обвинений; наведении порчи и убийстве путем околдования. Большинство из них время от времени ссорились с соседями, поэтому, если у кого-то случалось несчастье с коровами или с гусями, или же не сбивалось масло, подозрение падало на них. Кроме того, нескольких женщин обвинили в вызывании смерти путем колдовства. Так м-с Гаррисон, жена священника, считала, что ряд несчастий, включая ее собственное слабое здоровье, были связаны с колдовством Агнесс Херд. Ее муж пообещал допросить подозреваемую: «Ты, гнусная шлюха! Я знаю, что ты околдовала мою жену, и, как Бог свят, если ты еще раз побеспокоишь ее, я переломаю тебе все кости. И, кроме того, я постараюсь, чтобы тебя повесили». Через несколько месяцев м-с Гаррисон снова заболела, и ее подозрения относительно Агнесс Херд усилились. «Супруг мой, да благословит Господь тебя и твоих детей, поскольку я теперь   полностью уверена в ее гнусностях». Через два дня м-с Гаррисон умерла, ее последними словами были: «О, Агнесс Херд, Агнесс Херд, ты погубила меня». Агнесс Херд была привлечена к суду и, к удивлению многих, оправдана.
   Другой пример — из Тринга (Лестершир, Англия, 1757). Руфь Осборн и ее супруг, были старыми и бедными людьми, сторонниками малопопулярного мятежа Стюартов 1747 года, имевшими репутацию колдунов. Если у кого-то случались неприятности, в них обвиняли Осборнов. Особенно яростно их обвинял фермер по имени Батгерфилд. Однажды матушка Осборн   попросила у него немного пахты, «но Батгерфилд ей очень грубо ответил, что у него не хватает даже для своих боровов. Это возмутило старую женщину, которая отправилась восвояси, заявив фермеру, что [Стюарт], претендент [на английский престол], покажет ему и его бычкам. Вскоре после этого несколько телят Баттерфилда заболели, после чего некоторые невежественные люди, слышавшие историю про пахту, стали говорить, о том, будто матушка Осборн околдовала телят».
   После этого Баттерфилд продал свою ферму, надеясь отвести от себя злые чары, насланные, по его мнению, Руфью Осборн, и открыл таверну. Но дела пошли еще хуже, и у самого Баттерфилда начались припадки. Тогда распространились слухи о том, что подозреваемых «ведьм» следует подвергнуть «испытанию водой»: если они всплывут, то они — колдуны, если утонут — невиновны. Толпа окружила Осборнов, схватила их и бросила в реку. Г-жа Осборн была завязана в простыню и не тонула, хотя предводитель толпы колол и толкал ее багром. Наконец ее вытащили из воды, почти обнаженную, практически захлебнувшуюся грязью, и бросили на берег, где она «скончалась через несколько минут». Вскоре после этого умер ее муж. Предводитель толпы полагал себя народным героем и принимал поздравления.
   В обоих описаниях происшествия сходны. На ферме происходит часто имевшее в то время место несчастье, кто-то заболевает или, как в первом случае, умирает, а обвиняется не пользующийся расположением сосед. Что же превращает суд над Агнессой Херд в дело о колдовстве, а линчевание Руфи Осборн, называемой ведьмой, в обвинение в чародействе?
   Ни на одной странице сообщений о злых деяниях или maleficia м-с Осборн не упоминается о ее связи с дьяволом, хотя и подтверждается, что она владеет некими тайнами или магическими способностями. Предпринятые против нее действия основывались на предположении, но не санкционировались никакими религиозными или светскими властями, а их зачинщики были наказаны. Она была «ведьмой» согласно общественному мнению. Но она не была ведьмой, согласно тому значению, какое вкладывали в это понятие юристы и историки середины XVIII века.
   С другой стороны, Агнесс Херд преследовалась в судебном порядке согласно уголовному Уложению за «вызывание и заклинание злых и проклятых духов», с помощью которых уничтожалось имущество и была убита женщина. Оккультные способности Агнесс Херд обуславливались связью с Дьяволом, факт считался доказанным, поскольку ее семилетней дочери пришлось давать показания об уходе за четырьмя черными дроздами. Эти птицы на самом деле являлись демонами или домашними духами, что доказывалось наличием у Агнесс меток дьявола.
   Вместе с тем была принята теория колдовства, где особое место уделялось домашним духам и отметкам дьявола. В награду за союз с ним Дьявол придавал ведьме демонов, выглядевших как небольшие домашние животные, птицы или насекомые, чтобы они выполняли ее распоряжения, творя зло. Своих домашних духов ведьма кормила разными лакомствами (как многие кормят своих любимцев), но всем им они предпочитали ее собственную кровь. Любой небольшой жировик или вырост на теле, рассматривался как сосок, из которого кормили домашнего духа.
   Из-за подобного подозрения каждого арестованного полностью обривали и обследовали, чтобы найти подобные отметки, и где-нибудь хоть одно пятно находилось, иногда    даже под веками, под языком или в половых органах. В 1604г. эта теория получила официальное признание в Уложении короля Якова I, объявившего уголовным преступлением «получение советов, вызывание, увеселение, кормление или вознаграждение любых злых и порочных духов».
   В обстановке произвольного толкования мотивов преступления на основании кожных пятен здравый смысл атрофировался. В 1681г. Генри Холлиуэлл, магистр искусств Кембриджского университета, предпринял попытку научного объяснения «неоспоримого фактического материала». Как утверждает Холиуэлл, демоны, «будучи страшно испорченными... истощаются благодаря постоянному оттоку частиц и потому нуждаются в определенном питании, чтобы восполнить потерю быстроистекающих атомов, что и проделывается высасыванием крови и жизненных сил   этих несчастных [ведьм]. ...И нет никакого сомнения в том, что этим нечестивым демонам доставляет одинаковое удовольствие высасывать теплую кровь людей и животных, как бывает приятен для здорового и бодрого телосложения глоток чистого и свежего воздуха».
   Кошки, белые мыши, дрозды наряду с телесными аномалиями являлись ничем иным,   как внешним проявлением заключения договора с Дьяволом (сути колдовства). В этом основном вопросе английские протестанты были едины с европейскими католиками. Решение помогать Сатане, побуждавшее ведьму к заключению договора, закономерно вытекало из ее греховности, вследствие чего хитроумная ведьма должна пытаться обманывать людей, ведя добродетельный образ жизни. Поэтому в колдовстве мог быть обвинен и тот, кто никогда не ходил в церковь, и тот, кто регулярно посещал службы. Их объединяло мысленное отрицание всемогущества Господа и, как следствие, присоединение к тем духовным силам, которые церковь именовала порочными. Таким образом, договор, заключенный с Дьяволом или соглашение действовать против христианского Бога и христианской церкви становились «преступлением совести», то есть преступлением, совершаемом мысленно или в воображении. Изначально колдовство не было связано с конкретными действиями, оно относилось к мировоззрению и идеям; никто никогда не видел ведьму, летящей на помеле, но тысячи людей описывали, как и почему она летала. Агнесс Херд была привлечена к суду не за колдовские действия, а за свои убеждения, попытку инакомыслия.
   На практике же в Англии (в отличие от Франции или Германии) ведьму обычно обвиняли в причинении конкретного зла. Практические действия замещали их теоретическое толкование. Однако английские теоретики единогласно утверждали, что ведьму можно определить только, если был заключен союз с Дьяволом. И преступлением считался именно данный теоретический договор, а не фактически совершенное зло. Известный протестантский проповедник Джордж Гиффорд обобщил это следующим образом:
   «По слову Господнему, ведьму следует придать смерти, но не потому, что она убивала людей — поскольку она не способна на это, если только не является той ведьмой, что убивает с помощью яда, который она или получает от дьявола, или он учит ее изготавливать ее, — а потому, что она заключила договор с дьяволами».
   На основании подобных утверждений «белая ведьма», постоянно делающая добро своим соседям, проклиналась так же, как и действительно порочная ведьма. Один из самых прославленных протестантских теологов, Уильям Перкинс, в свое время почитавшийся вторым после Кальвина, писал:
   «Подобным образом, хотя ведьма во многих отношениях полезна и не причиняет зла, но творит добро, но уже потому, что она отреклась от Господа, своего господина и повелителя, и связала себя службой врагам Господа и врагам церкви его, единственным достойным ее уделом является смерть, назначенная ей от Господа, она не должна жить».
   Таким образом, колдовство отличается от чародейства тем, что оно является разновидностью религии, христианской ересью. Колдовство ограничивается пределами нескольких стран западной Европы, прежде всего Францией, Германией, Шотландией, Англией, до некоторой степени Италией и Голландией. Скандинавские страны, Ирландия и (по другим причинам) Испания были фактически свободны от заблуждения. Колдовство было ограничено во времени, скажем, периодом с 1484г. (публикацией буллы папы Иннокентия, открывшей ворота для преследований за ведьмовство) по 1692г. (салем-ские судебные процессы), включая начальный и заключительный периоды примерно по пятьдесят лет в каждую сторону. Колдовство подвергалось безжалостным нападкам как со стороны светских, так и церковных властей, в результате чего законодательным путем были умерщвлены десятки тысяч человек. В отличие от колдовства, чародейство носило более универсальный характер: аэндорская волшебница вызывает по просьбе Саула дух Самуила, Медея околдовывает драконов, чтобы Ясон смог завладеть Золотым Руном — все это примеры чародейства. Чародейство распространилось из Европы в Африку и далее через Вест-Индию в Китай, не ограничиваясь определенным периодом времени, не соотносясь с христианством (фактически оно существовало еще до него), редко преследовалось властями и никогда не вызывало массовых кровопролитий. Чародейство возникло из попыток управлять добрыми или злыми силами и развилось, когда общество достигло определенной стадии развития. Колдовство было частью религии, чародейство — составляющей фольклора.
   Подобное определение колдовства, считавшегося, с религиозной точки зрения, преступлением сознания, воображения или мотивации не оспаривалось, это понятие не имело никакого другого значения в то время, когда колдовство властвовало над умами, жизнью и смертью. Его разделяли как католические, так и протестантские теологи, судьи, адвокаты, профессора и администраторы. В 1580г. адвокат Жан Боден дал юридическое определение ведьмы как «пытающейся перенести законы Господа на договор с Дьяволом». В1599г. католический демонолог дель Рио определял колдовство как «умение совершать чудеса, выходящие за пределы общепринятого понимания, благодаря силе, получаемой через договор с дьяволом». В 1653г. определение дель Рио повторил сэр Роберт Филмер, судья, приверженец англиканской церкви : «Колдовство является действием, служащим для совершения чудес с помощью дьявола, в пределах дозволенного Господом». В 1671г. Эдвард Филлипс, племянник Джона Мильтона, писал, что колдовство — «явное порочное действие, посредством которого, с помощью дьявола или злых духов, могут быть произведены некоторые чудеса, находящиеся вне понимания людей». Коттон Мазер написал в труде об американских колониях: «Колдовство является совершением странных и большей частью порочных деяний, совершаемых при помощи злых духов». Еще в 1730г., когда вера в дьявола стала угасать, профессор права из университета в Глазго повторял прежнюю формулировку в том виде, в каком она была известна и использовалась на протяжении трехсот лет: «Колдовство — черное искусство, с помощью которого производятся странные и удивительные вещи с помощью силы, полученной от дьявола».
   С 1736г., когда в Англии колдовство исключили из списка преступлений, договор с дьяволом стал считаться предрассудком (за который мог подвергнуться судебному пре- следованию любой предсказатель), само же понятие продолжало бытовать как обозначение того, что когда-то было внешним проявлением колдовства: мелких неприятностей и бытовых неурядиц, случаев вызывания порчи, для которых было трудно найти естественное объяснение. Явление исчезло, а слово продолжало свою жизнь.
   Признание предметом обвинения и поводом для жесточайших наказаний людей их мысли и фантазий, реальных или сделанных под принуждением, являлось достижением Инквизиции. Ее обязанностью было изменить мнение любого, кто мыслил иначе, чем предписывала ему церковь; если же он отказывался изменить своим убеждениям, дополнительной обязанностью инквизиции становилось его уничтожение. «К вере следует склонять, а не навязывать ее, — заявлял св. Бернард. Но далее добавлял: — Однако было бы гораздо лучше действовать силой, принуждением, мечом того магистрата, который носит его не напрасно, нежели терпеть привлечение других к их заблуждению».
   Религиозная нетерпимость началась в XII столетии и поддерживалась как церковью, так и государством. Последнее в лице графа Тулузского (до 1224), короля Арагонского (1197) и императора Фридриха II (1224). Церковь шла с ними в ногу. Папа Луций III в 1184г. (ровно за 300 лет до папы Иннокен-тия VIII) создал епископскую инквизицию для проводившихся раз в три года расследований ересей (inquisitio). В 1199г. папа Иннокентий III расширил сферу преследования ересей и способствовал их усилению, разрешив конфискацию имущества еретиков. Его распоряжения позднее стали частью Канонического закона церкви. В декрете Excomunicamus (1215), под страхом обвинения в ереси, Иннокентий III принуждает светские власти поклясться, «что они будут делать все возможное, чтобы изгнать из подчиненных им территорий всех еретиков, объявленных таковыми церковью».
   В течение столетия инквизиция нападала на вальденсов, катаров и другие еретические секты в Южной Франции, причем столь успешно, что уничтожила большинство еретиков и тем самым осушила источники собственного финансирования. В 1375г. инквизитор Оймерик сетовал: «В наши дни не осталось больше богатых еретиков, так что принцы, не ожидая получения больших денег, не хотят вводить себя в расходы, очень жаль, что столь полезному учреждению как наше, следует быть столь неуверенным в будущем».

   Уже в начале 1258г. были намечены пути и средства, необходимые для пополнения количества возможных жертв, когда инквизиция запросила папу, «следует ли принимать во внимание чары и колдовство». Разрешение не было дано, поскольку чародейство не означало явной ереси, выявление и устранение которой являлось главной целью инквизиции. Лишь после 1320г., когда папа Иоанн XXII уполномочил инквизицию в Каркассоне преследовать тех, кто поклоняется демонам, вступает в договор с ними, изготовляет идолов или использует священные предметы для целей магии. Инквизиция медленно и неуклонно начала разрабатывать свою концепцию колдовства как ереси, основанной на магии. Суды по обвинению в еретическом чародействе начались в Каркассоне в 1330 и 1335 гг. (тогда было обвинено семьдесят четыре человека) и регулярно проводились после этого. К 1350г. в Каркассоне и Тулузе инквизиция сожгла 600 человек как еретиков, занимавшихся новым чародейством. Опыт процессов по колдовству распространялся от инквизитора к инквизитору с юга на север Франции, в южную и западную Швейцарию и далее во французскую Савойю до северной Италии и Рейнланда включительно.
   Разрешение папы Иоанна получило новые формулировки в последующих буллах и сохранялось до 1451 года, когда папа Николай V расширил полномочия инквизиции до рассмотрения всех видов чародейства, даже если они «не носят явных признаков ереси».Первыми о колдовстве написали инквизиторы, составившие основополагающие труды на испанском и французском языках. Среди прочих следует упомянуть доминиканских инквизиторов Николаев Эймерика, Никола Жакье, Жана Винетти и Джироламо Висконти. «Молот ведьм» («Malleus Maleficarum»), напечатанный около 1486г., —самая известная из всех книг по колдовству, был написан двумя инквизиторами, Якобом Шпренгером и Генрихом Крамером, тоже доминиканцами. Их труд стал первым руководством, определявшим ересь как колдовство, включающее договор, шабаш и ночные полеты: «Вера в то, что существуют такие существа как ведьмы, является столь существенной составляющей католической веры, что утверждать противоположное мнение означает провозглашать ересь».
   Как теологи, так и светская общественность приветствовали концепцию еретичности колдовства как новое изобретение. Связанные более ранним церковным законом, положениями канона Episcopi, где прямо говорилось, о том, что вера в колдовство является предрассудком и ересью, инквизиторы начали заниматься крючкотворством, доказывая, что колдовство, о котором там идет речь, отличается от того колдовства, которое установлено инквизицией. Новое колдовство явно являлось ересью, и к нему не относились ограничения, обозначенные в «Каноне». В этот период многочисленные теологи еще могли отказаться поддержать точку зрения инквизиции, как это сделал в XV веке известный францисканец Альфонс де Спина и в начале XV» века Самуэль де Кассини. Действительно, инквизиция встретилась с значительным противодействием охоте за    ведьмами и еще более сильным безразличием. Шпренгер и Крамер, имевшие дурную репутацию, горестно сожалели о повсеместной враждебности немецких правителей и общественности, и папа Иннокентий VIII в булле 1484г. специально распорядился, чтобы этим следователям не препятствовали.
   Все ранние охотники за ведьмами сообщают о конфронтации со скептиками. Жакье   пишет, что многие противодействовали инквизиции. Висконти и Пико говорили о том, что многие полагали, что признания получают только под пыткой. Марнер был потрясен тем, что отдельные теологи объясняли разрушения чаще естественными причинами, нежели колдовством. И еще в 1514г. Альцетиус заявлял, что крестьяне в приальпийских лугах отвечали восстаниями на массовые сожжения, проводившиеся местным инквизитором. Только годы спустя, после десятилетий внедрения новой доктрины и подавления оппозиции, начала расти общественная поддержка заблуждения.
   Именно здесь проходит различие между   колдовством и чародейством, которое никогда не было «народной верой». Колдовство считалось умственным отклонением, изобретенным инквизиторами на основании права исключительной пытки и конфискации, вскоре колдовство приняли и поддержали светские власти, едва ли отдававшие себе отчет в том, что, колдовство было одним из способов   управления ими. Индифферентную общественность безжалостно заставляли верить в колдовство. Там, где принимались методы инквизиции, например, в Германии и Франции, оказывались десятки тысяч ведьм. В Англии же, где пытки не разрешались, а собственность ведьм не конфисковывали, число казней было в сто раз меньше. И в тех европейских автономиях, где пытки были запрещены, например, в герцогстве Юлиерсберг после 1609г. не был сожжен ни один человек, хотя вокруг происходили постоянные погромы. В Кельне, в результате запрещения конфискации собственности, за исключением двух незначительных вспышек, было гораздо меньше казней за колдовство, чем в других частях    Империи. Когда в 1630-31 гг. император запретил судам присваивать собственность, преследования ведьм пошли на убыль, как, например, в Бамберге, где с 1626 по 1629г. сжигалось в среднем в год по сто человек, в 1630г. сожгли только двадцать четыре человека, а в 1631 — ни одного.
   На основании буллы папы Иннокентия VIII (1484) колдовство просуществовало много лет после тьмы Средневековья. Вооруженные судебными руководствами, такими как «Malleus Maleficarum», наделенные властью применять пытки к тем, кто предстает перед их судом, инквизиторы наводнили Европу, охотясь за ведьмами. В действие были вовлечены гражданские судьи. Подчиняясь инструкциями, обильно поступавшими в быстро множащихся руководствах, пытками они принуждали обвиняемых к признанию во всех перечисленных преступлениях и раскрыли имена порочных сообщников. Признания ведьм, подтвержденные экспертами и доносчиками, обеспечивали постоянный приток жертв. Повсеместно во Франции и Германии данная процедура была стандартизирована, повторяясь из года в год, она породила со временем огромное количество узаконенных признаний, полученных из уст обвиняемых. На основании подобных признаний последующие демонологи основывали собственные концепции колдовства, не существовавшие нигде, кроме их воображения.
   Вот один из типичных списков стандартных вопросов, использовавшихся в Кольмаре(Лоррен) на протяжении трехсот лет охоты за ведьмами:
   1. Как давно ты стала ведьмой?
   2. Почему ты стала ведьмой?
   3. Как ты стала ведьмой, и что при этом произошло?
   4. Кто тот, кого ты выбрала своим инку бом? Как его зовут?
   5. Как зовут твоего хозяина из числа злых демонов?
   6. Какую клятву ты должна была ему принести?
   Вопросы продолжались;
   21. Каких животных ты околдовала, чтобы они заболели или умерли, и почему ты совершила эти действия?
   22. Кто твои сообщники по злых делам...?
   23. Из чего сделана мазь, с помощью которой ты натираешь свое помело?
   24. Какие бури ты вызывала, и кто помогал тебе вызывать их?
   Если мы вспомним, что обвиняемому приходилось отвечать, ибо отказ означал умышленное умолчание, требующее более жестоких пыток, что судьи или палачи могли подсказывать «забывчивому» обвиняемому, тогда не будет вызывать загадок однообразие содержания признаний.
   Чтобы понять, как получали признание вины и прояснить сущность колдовства, лучше всего пролистать судебные отчеты о судах ведьм. Наиболее подробными является отчеты XVII века, хотя процедура оставалась почти той же, что и в XVI веке. Ниже кратко обозначены три подобные судебные отчета.
   Первый пример характерен для десятков тысяч судебных процессов, проходивших в Рейнланде. Он состоялся в Эйхштатте (Eichstatt) в 1637г. Обвиняемая была бедной крестьянкой. Ни одно из преступлений, в которых ее обвиняли — ночные поездки, банкеты на шабашах, вызывание бури, эксгумация трупов, прохождение сквозь запертые двери — не было ни реальным, ни доказуемым. Судьи были заинтересованы только в извлечении признания вины и получении имен сообщников, которых рано или поздно ожидала такая же участь.
   Ухватимся за нить судебного отчета от 15 ноября 1637г., когда заключенная отказалась признать себя ведьмой. Ее обыскали на предмет обнаружения отметок дьявола. В отчете, написанном на немецком диалекте от третьего лица, сообщается:
   Где она получила эти дьявольские отметки?
   Она не знает. Она ничего общего не имеет с дьяволом.
   Поскольку обвиняемая не понимает доброжелательного отношения, ее приводят в камеру пыток.
   Признания, полученные в камере пыток: После помещения на дыбу и легкого натягивания веревки она говорит: «Да, может быть, она ведьма». Когда веревку ослабили, она заявила, что не является  ведьмой. Поэтому ее снова поместили на дыбу и повернули, один, два и три раза.    Наконец ее освободили, после того, как она призналась, что она — ведьма. Но она тут же начала запираться и отрицать сказанное. Поэтому ее снова еще сильнее растянули на дыбе.
   Она призналась, что действительно четырнадцать лет назад, еще когда она не была замужем, она стала ведьмой.
   Но, поскольку она показала, что вышла замуж двадцать три года назад, как случилось так, что всего только четырнадцать лет назад она стала ведьмой?
   В ответ она попросила, чтобы ее сняли с лестницы, тогда она скажет правду. Нет, сперва она должна начать признаваться;   иначе она останется на лестнице. Когда она увидела, что ее не собираются отвязывать, она сказала, что восемнадцать лет назад ее супруг пришел домой пьяным и пожелал, чтобы дьявол забрал ее вместе с детьми (в то время она только что родила второго ребенка).
   [Согласно отчету, допрос продолжается наследующий день].
   Поскольку заключенная симулирует болезнь и явно хочет отречься от своих показаний, и признаки вчерашнего раскаяния угасают, приказано бичевать ее в камере пыток, чтобы возбудить страх и вынудить к правдивым показаниям. После   трех ударов она заявила, что дьявол, одетый в черное, вчера ночью и сегодня утром приходил к ней в тюремную камеру. Вчера ночью он пришел точно между одиннадцатью и двенадцатью часами и имел с ней сношение, но причинил ей    такую боль, что она едва смогла его вынести, и теперь ее спина и бедра буквально отваливаются. Кроме того, она снова пообещала отдаться ему телом и душой, никак не обнаруживать их договор, подчиняться только ему и сопротивляться судьям так долго, как она сможет. В свою очередь инкуб обещал помочь ей и приказал подумать о том, каким образом она сможет совершить самоубийство. Для этоuо она расцарапала ногтями отверстие шириной в полбазена на средней вене правой руки, где две недели назад ей делали кровопускание и были свежие шрамы, так что вены очень легко можно было вскрыть. Подобным образом она могла бы убить себя, не привлекая внимания и отдаться дьяволу телом и душой.
   [27 ноября заключенная снова стала несговорчивой]. Она говорит, что ее показания почти правдивы, но потом тяжело вздыхает.
   Все это выглядит как попытка нового отречения. Тогда она снова предстает перед палачом для допроса:
   Как она влияла на погоду?
   Она не знала, что ответить, смогла лишь   прошептать: «О, Матерь Божья, защити меня!»
   К одной ноге применили пытку «испанским сапогом», но винты не были затянуты.
   Поскольку ответы оказались неудовлетворительными, и, как полагали, она все еще явно находилась во власти дьявола, ее привязали веревками, чтобы подвергнуть порке. Последовало несколько ударов. После чего она призналась, что пятнадцать лет назад вместе с NN она закопала в порошок, полученный от дьявола, надеясь, что это вызовет плохую погоду и помешает созреванию фруктов в том году. Так оно и случилось.
   Она не хочет продолжать и заявила, что дьявол приказал ей ничего больше не говорить. Не обращая внимания на то, о   чем ее спрашивали, она громко читает символ веры. После многократных просьб признаться она получила три удара кнутом, в то время, когда звонили «Аве, Мария».
   Суд продолжался, и конец приближался. 11 декабря ее снова привели в камеру пыток, и она подтвердила имена сорока пяти сообщников. В течение трех последующих дней, 13, 14 и 15 декабря, она подтвердила признания, данные в предыдущие месяцы. 17 декабря ее сожгли как ведьму.
   Второй пример связан с церковным судом 1631г. над приходским священником отцом   Домиником Горделем, перед епископом Ситье, являвшимся папским наместником в Лотарингии. Первичные обвинения, предъявленные отцу Горделю исходили от лиц, находившихся под пытками по обвинениям в колдовстве.
   В башне Веселой [La Joliette] епископского дворца в Туле, 26 апреля 1631г., в час пополудни в присутствии преподобного магистра Жана Мидо, Великого архидиакона и каноника упомянутой Тульской церкви, магистра Антуана Л'Антана, священника-благотворителя сквайра Ситье, доктора медицины Шарля Матио и Жана Марсона, тульского городского хирурга, которых мы попросили помочь в проведении суда и проследить, чтобы к упомянутому Горделю не было применено необоснованного насилия. Заявив упомянутому Горделю, после того как он был серьезно предупрежден о тяжести предъявленных ему   обвинений, чтобы он должен добровольно признаться в своем преступлении, не вынуждая нас прибегать к пыткам, которые приготовлены для него, после чего мы заставили его присягнуть на Святом Евангелии, что он будет говорить правду. Он ответил, что не   является чародеем и никогда не вступал ни в тайный ни в явный договор с дьяволом.
   После этого мы приказали мастеру Пуарсо, палачу Туля, применить тиски для пальцев на левую руку (за исключением пальцев, используемых для благословения). Обвиняемый восклицал: «Иисус, Мария!», и говорил, что никогда не был чародеем. Затем мы применили тиски на те же пальцы правой руки, причем он говорил: «О святой Николай!»
   На вопрос, вступал ли он в какой-либо договор с дьяволом, обвиняемый ответил: «Нет», и добавил, что хочет только умереть и предать свою душу Господу.
   Затем мы заставили применить упомянутые тиски к большим пальцам ног, на что    он отвечал, что никогда не посещал шабаша, и восклицал: «Иисус, Мария! Святой Николай!» и «Святая Мария, Матерь Божья! Господи Иисусе!»
   На вопрос, не сопровождал ли он Клода Кателино на шабаш, он ответил, что нет и  что он никогда не был на шабаше.
   После этого мы поместили его на дыбу и растянули, и мы приказали поднять его    до первой перекладины. На вопрос, был ли он когда-либо на шабаше и заключал ли договор с дьяволом, он отвечал только: «Иисус, Мария!», добавляя: «Я умираю!» Принуждаемый сказать, занимался ли он    каким-нибудь чародейством или соединять присутствовавших на шабаше узами брака, он ответил: «Нет». Однако, мы заметили,    что за все это время мы не услышали от него ничего, кроме: «Иисус, Мария!» и того, что он никогда не заключал ни тайных, ни явных сделок с дьяволом и никогда не был на шабаше.
   [Пытки были усилены. Отца Гордела поместили на страппадо и, когда он висел с руками, связанными за спиной, применили тиски].
   После этого мы распорядились, чтобы тиски были применены к его левой руке, бедру и левой ноге; на все это он отвечал, что никогда не был на шабаше и кричал: «Я умираю! Я разбит! Иисус, Мария, я проклинаю дьявола!» Услышав это, мы приказали сдавить его сильнее, а он кричал, что говорит правду и никогда не был на шабаше, все время повторяя: «Иисус, Мария! Матерь Божья, сжалься надо мной! Я никогда не заключал никакого договора с дьяволом, ни тайного, ни какого-либо другого. Я никогда не склонялся на его уговоры». Когда его сдавили более сильно, он сказал: Иисус, Мария! Всемогущий господь, помоги мне! Я разбит. Я никогда не видел шабаша. Я никогда не был на шабаше. Я отрекаюсь от дьявола и верую в Святую Троицу. Я предаю себя в руки добрых ангелов. Пощадите! Я взываю о милости Господней!»
   Пример третий, возможно, волею случая, самый трогательный, из всех судебных отчетов, хотя и в данном случае ход судебного разбирательства был тот же, что и повсюду.
   В 1628 году бургомистр Бамберга, 55-летний Иоганнес Юниус был обвинен в колдовстве собственным другом, сознавшимся под пыткой. Подобно другим обвиняемым во время первого допроса он заявил, что ничего не знает о таком преступлении как колдовство.
   Спустя два дня спустя «упомянутого Юниуса снова убеждали сознаться без пытки, но он снова ни в чем не признался. После чего, поскольку он ни в чем не захотел признаться его подвергли пытке».
   Уникальным в этом деле является письмо, которое Юниусу удалось передать из тюрьмы своей дочери Веронике, где он рассказывает о том, что с ним произошло.
   «Затем пришли палачи, — О, Господи, яви свою милость, — и наложили мне тиски, стянув обе руки вместе, так что кровь брызнула из-под ногтей во все    стороны, и в течение четырех недель я не мог ничего делать руками, как ты можешь увидеть по моему почерку.
   После этого они раздели меня, связали руки за спиной и поместили на дыбу. Тут я подумал, что наступил конец света. Восемь раз они поднимали меня и позволяли падать вниз, так что я страдал от ужасных мучений. Я сказал доктору Брауну: «Да простит вас Господь за подобное обращение с невиновным и уважаемым человеком». Он ответил: «Ты — мошенник».
   Это произошло в пятницу, 30 июня, и, с божьей помощью, я должен был выдержать пытку. Когда наконец палач отвел меня обратно в камеру, он сказал: «Господин, умоляю вас, именем Господа, признайтесь хоть в чем-нибудь, неважно,  правда это или нет. Придумайте что-нибудь, потому что вы не сможете выдержать пыток, которым вас подвергнут, но даже, если вы выдержите, вам все равно не суждено спастись — даже если бы вы были графом. Одна пытка будет следовать за другой, пока вы не скажете, что вы колдун. И без этого, — сказал он, — они не оставят вас в покое, так было на всех процессах, которые они вели, каждый раз одно и то же...
   Затем я должен был сказать, кого из людей я видел [на шабаше]. Я сказал, что не узнал их. «Ты, старый мошенник, я должен заставить палача схватить тебя за глотку. Говори — не было ли там канцлера?» И тогда я сказал: «Да». «Кто, кроме него?» Я никого не узнал. Тогда он сказал: «Водите его по улицам. Начните от рынка, затем перейдите на другую сторону улицы и возвращайтесь по соседней». Я должен был назвать там несколько человек. Затем началась длинная улица. Я никого не знал. Должен был назвать восемь человек, живущих на ней. Затем — Цинкенворт — еще один человек. Затем по верхнему мосту к воротам Георгтор по обоим сторонам. Снова никого не знаю. [Мне сказали], если я знаю кого-нибудь из замка — неважно, какую должность он занимает — я должен назвать его без страха. И так последовательно они расспрашивали меня по всем улицам, хотя я не мог и не хотел больше говорить. Тогда они передали меня палачу, велев ему раздеть меня, обрить повсюду и подвергнуть пытке: «Этот негодяй знаком с кем-то на рыночной площади, видится с ним ежедневно, и, все-таки не хочет назвать его». Он имели в виду бургомистра Дитмайера, поэтому мне пришлось также назвать и его.
   Затем я должен был сказать, какие преступления я совершил. Я ничего не ответил. «Вздерните этого мошенника на дыбу!» Тогда я сказал, что должен был убить своего ребенка, но вместо этого убил лошадь. Это не помогло. Я сказал еще, что якобы взял священную облатку и закопал ее. Когда я сказал это, меня оставили в покое.
   И теперь перед тобой, дитя мое, мои действия и признания, из-за которых я должен умереть. И все это чистейшая ложь и небылицы, Господи, спаси и помоги! Поскольку все это я был вынужден сказать из-за страха пыток, кроме той первой, что меня подвергли. Они ведь никогда не прекращают пыток, пока не признаешься хоть в чем-нибудь, и, как бы ты ни был благочестив, все равно объявят колдуном. Никто не спасется, даже, сам герцог. Если Господь не позволит истине проявиться на свет, все наши родственники будут сожжены. Господь на небесах знает, что я ничего не знаю. Я умираю невиновным, как мученик.
   Милое дитя, сохрани это письмо в    тайне, чтобы люди не нашли его, иначе  меня подвергнут еще более жестоким пыткам, а тюремщика обезглавят. Столь строго это запрещено... Милое дитя, заплати этому человеку талер... Мне понадобилось несколько дней, чтобы написать все это, ибо мои руки искалечены. Я нахожусь в весьма плачевном состоянии. Спокойной ночи, милое дитя, потому что твой отец, Иоганнес Юниус больше не увидит тебя».
   Таковы примеры процессов над ведьмами, проводившихся повсеместно в Европе.
   С точки зрения традиционного англосаксонского общинного права где судебное заседание служило для доказательства вины обвиняемого, инквизиторские законы католической церкви и европейских стран, основывавшиеся на классических нормах римского права, могли бы показаться отвратительными - обвиняемый должен был доказывать собственную невиновность, тогда как его вина принималась без доказательств. Применительно же к образу мыслей, считавшемуся преступным, такая задача, естественно, была невыполнимой. Другие аспекты инквизиторских законов были столь же нетерпимы по отношению к инакомыслящим:
   1. Судебное заседание было тайным.
   2. Слухи принимались как доказательство вины. Теоретически это означало показания нескольких достойных людей, на практике же сплетни или наговоры давались под пыткой. Обвиняемый должен был опровергать слухи.
   3. Часто точную формулировку обвинения скрывали от обвиняемого. Очень редко ему разрешали пользоваться услугами адвоката, назначаемого судом, но адвокату приходилось опасаться, ибо за слишком хорошую защиту обвиняемого, его также могли обвинить в покровительстве еретику. В конце концов устранили даже подобную видимость защиты.
   4. Имена свидетелей или доносчиков сохранялись в тайне, но, по их желанию, устраивались очные ставки с обвиняемыми.
   5. Личности, обычно исключавшиеся для дачи показаний на всех других процессах, допускались и поощрялись к даче показаний на судах над ведьмами — дети десяти лет и моложе, уличенные в лжесвидетельстве, уголовные преступники и отлученные от церкви.
   6. Не допускались показания, свидетельствовавшие в пользу обвиняемого о его предыдущей жизни и характере. В преступлениях совести поступкам человека вообще не придавалось никакого значения.
   7. Свидетельствующего в пользу обвиняемого могли счесть его другом и, следовательно, виновным по аналогии в том же самом преступления.
   8. Пытки применялись повсеместно, не существовало никаких ограничений ни ее жестокости, ни продолжительности, если же обвиняемый умирал под пыткой, полагали, что это дьявол сломал ему шею. Даже, если обвиняемый признавался без пытки, он все равно должен был повторить свое признание под пыткой, ибо допускалось, что он мог специально признаться, чтобы избежать пытки. После пытки обвиняемому приходилось «добровольно» повторять свое признание, чтобы его можно было занести в судебный протокол.
   9. Самые жестокие пытки приберегались для того, чтобы заставить обвиняемого стать доносчиком, часто имена «сообщников» подсказывались ему судьями или палачами.
   10. Ни один из обвиняемых никогда не оправдывался. В лучшем случае его могли объявить невиновным, и в любой момент снова открыть дело против него. Однако такова была теория, на самом же деле обвиняемого пытали до тех пор, пока он не признавался или не умирал под пыткой.

   Порядок ведения суда над ведьмой, обусловленный ее «чрезвычайным преступлением» («crimen exceptum») наиболее полно обобщил Жан Боден в 1580г., как уже отмечалось выше.
   «Если случается так, что кого-либо обвиняют в том, что он является ведьмой, его ни в коем случае нельзя полностью оправдывать и освобождать, до тех пор, пока наговоры его обвинителей не станут ясными как день, поскольку доказательства подобного преступления столь туманны и сложны, что ни одна ведьма из миллиона не могла бы быть обвинена или казнена, если бы судебное производство подчинялось всем нормам и правилам».
   Жертвы не раскрывали приемы, которыми их принуждали становиться доносчиками, потому что любая попытка публично отречься от своих ложных показаний приводила к еще более серьезным мучениям: так, упорствующие или закоренелые жертвы могли быть лишены обычной милости в виде удушения перед сожжением.
   Иногда ведьма сообщала о ложности показаний духовнику, составлявшему краткий отчет.   Одна из подобных записей, сохранившаяся лишь в виде описания в одной из книг, также сохранившейся в единственном экземпляре, — была сделана около 1630 года протестантским пастором из Хиршберга, близ Падерборна, Михаэлем Стапириусом. Он подробно излагает типичный ответ одной из ведьм, которую он убеждал отказаться от ложных показаний:
   «Я была подвергнута пытке и мне был задан вопрос: «Что ты знаешь о таком-то и таком-то, что живут около кладбища?» Меня спрашивали так быстро, что я не могла понять, каких людей он [инквизитор] хочет, чтобы я обвинила. Тогда я упомянула имена тех, о ком люди перешептывались между собой. Но я действительно ничего не знала о них... Я умоляла члена комиссии вычеркнуть их имена, но он ответил, что если я захочу заявить о том, что они невиновны, мне придется снова подвергнуться пытке.
   Когда священник умолял другую осужденную ведьму, чтобы она реабилитировала тех невиновных людей, которых она была вынуждена назвать, женщина сказала:
   «Посмотрите, отец, на мои ноги! Они как огонь — готовы вспыхнуть, такая невыносимая боль. Я не могу вынести прикосновения к ним даже мухи, не говоря уже о том, чтобы снова подвергнуться пыткам. Я скорее сто раз умру, чем снова подвергнусь столь страшным мукам Я не смогу описать ни одному живому существу, насколько ужасна эта боль».
   Другая женщина рассказала священнику, что боится, что ее доносы на других навлекут на нее вечные муки.
   «Я никогда не думала, что с помощью пытки можно заставить рассказывать такие небылицы, какие я плела. Я не ведьма и никогда не видела дьявола, но должна молить о пощаде и доносить на других. Я умоляю вас, ради Бога, помогите мне спастись!»
   Столь неопровержимые разоблачения как представленное, привели к тому, что власти позаботились, чтобы все экземпляры небольшой книги Михаила Стапириуса были уничтожены.
   В Англии осужденным было легче заявить о своей невиновности — это не влияло на характер их казни. В 1662 году одна женщина заявила Генеральному прокурору Шотландии:
   «что она не признавалась не потому, что считает себя невиновной, потому только, что была жалким существом, работавшим ради пропитания, и, если бы ее ославили как ведьму, она знала, что будет голодать, по-скольку никто после этого не дал бы ей ни пищи, ни приюта, и все мужчины будут бить ее и спускать на нее собак, из-за чего она и захотела покинуть этот мир. Затем она горько заплакала и, на коленях, призвала Господа в свидетели всего того, что она сказала».
   В высшей степени изобличающий приговор колдовству был вынесен известным иезуитом, теологом и поэтом, Фридрихом фон Шпее в «Cautio criminalis» («Предписания следователям») (1631). Шпее не только был высокообразованным ученым, но и состоял приходским священником, в чьи обязанности входило сопровождать приговоренных ведьм к столбу. На основании собственного судебного опыта отец Шпее пришел к следующему выводу: «Раньше я никогда не сомневался, что в мире существует множество ведьм, однако теперь, когда я изучаю общественные отчеты, я ловлю себя на мысли, что у нас вряд ли существовала хоть одна».
   Все выводы Шпее о кошмаре судов над ведьмами заслуживают самого пристального внимания. Он, в частности, писал:
   «Когда, претерпевая боль, ведьма признавалась, ее состояние невозможно было описать. Она не только не могла спастись сама, но была вынуждена обвинить других, кого она не знала, и чьи имена часто вкладывались в ее уста следователем или палачом, или тех, о ком она слышала как о подозреваемых или обвиняемых. Те, в   свою очередь, принуждались обвинять следующих, последние — еще новых, и так это продолжалось. Кто может вмешаться, наблюдая за тем, как это должно продолжаться и продолжаться? ...И то же самое происходит с теми, кого злонамеренно оклеветали, если они не хотят отомстить за причиненное злодейство. Их молчание является доказательством вины, если они пытаются это сделать, то распространяетcя клевета, возбуждаются подозрения и возникают слухи, и все происходящее становится общественным достоянием. Так, те, кого под пыткой принудили донести, якобы охотно называют имена. Изо всего сказанного следует вывод, достойный быть записанным красными чернилами, что, если бы только процессы продолжались с таким же неуклонным постоянством, не спасся бы ни один человек, независимо от пола, состояния, положения или титула, если бы какой-нибудь враг или клеветник захотел бросить на него подозрение в колдовстве.
   Чтобы добиться большей поддержки казней и убедить большинство в распространенности и реальности колдовства, признания обвиняемых публично зачитывались перед казнью. В Германии судебный писец использовал свои записи вопросов и ответов для составления официального «отчета», который обязательно подписывался обвиняемым как добровольное признание вины. Кроме публичного зачтения признаний в Англии одновременно выпускались и широко распространялись небольшие памфлеты или дешевые брошюрки, где печатались подобные признания. Так, начиная с самого раннего и самого восприимчивого возраста, детям «промывали мозги», с тем, чтобы они приняли колдовство как то, что существует в на самом деле, взрослые же принуждались страхом к молчанию и внешнему безразличию. И почему было бы не поверить, если их пасторы и священники, судьи и юристы, профессора и теологи все заявляли об этом как о бесспорном факте?
   На основании наблюдений Германа Лоэра легко увидеть, насколько легко было манипулировать общественным мнением. В 1631г. в Бонне сильные и поздние заморозки приписывались возмездию Божьему, а в 1631г., после активных действий судей по ведьмам, подобные же несчастья рассматривались как злодеяния ведьм. Аналогично должны были восприниматься и физические повреждения, претерпеваемые простыми людьми в свете изощренной теории ереси, представляемой гражданскими и духовными инквизиторами, считавшимися «друзьями человечества».
   Часто не принимается во внимание и другой важный аспект; в начале XVII века колдовство из явления, представлявшего интерес, превратилось в доходное предприятие. Светские и церковные суды стали самоокупаемыми. Ведьма или ее близкие платили жалованье и чаевые судьям, судебным чиновникам, палачам, врачам, священникам, писарям, стражникам, обслуживающему персоналу. Любая пытка или банкет, проводившийся судьями, когда перед ними представал подозреваемый, так же как и еда, подаваемая заключенному, должны были оплачиваться. Рабочие, возводившие столбы и эшафоты, мужчины, привозившие лес и смолу для казней получали выгоду от смерти каждой ведьмы. Косвенно обогащались владельцы гостиниц, наживаясь на толпах людей, собиравшихся наблюдать за казнями. Необходимость поддерживать жизнедеятельность системы, кормившей такое большое количество людей, являлась основой причиной той последовательности, с которой ведьмы подвергались пыткам до признания вины и обличения сообщников. Приток возможных жертв был исключительно важен. В 1592г. отец Корнелиус Лоос заявлял: «С помощью жестоких пыток несчастных склоняют сознаваться в том, чего они никогда не совершали, — так жестокие мясники лишают жизни невинных, с помощью новой алхимии производя золото и серебро из человеческой крови».
   Лишь в начале XVII века разносторонне развитый бизнес колдовства был однозначно осужден в святцах Трирского собора. В Линденском каноне, отмечается, что сильнейший урон урожаю в Бонне стимулировал враждебность к любому подозреваемому в причинении этого вреда.
   Это движение поддерживалось многими   официальными лицами, стремившимися обогатиться на пепле жертв. И от суда к суду через все города деревни епархии, спешили специальные обвинители, инквизиторы, нотариусы, присяжные, судьи, констебли, тащившие в суд и подвергавшие пыткам человеческие существа обоих полов и сжигавшие их в огромных количествах. Едва ли хоть один из тех, кто был обвинен, избежал наказания. Не избежали его даже видные деятели, управлявшие городом Триром, поскольку судья, два бургомистра, несколько советников и помощников судей были сожжены. Каноники всех корпорационных церквей, приходские священники, благочинные были сметены как во время катастрофы. Безумие разъяренного населения и судов в единой жажде крови и добычи настолько распространилось, что едва ли нашелся хоть кто-нибудь, не запятнанный подозрением в этом преступлении. В то же время нотариусы, переписчики и содержатели гостиниц обогащались. Палач разъезжал на чистокровной лошади подобно дворянину-придворному, купался в золоте и серебре, его жена соперничала с благородными дамами богатством своих нарядов».
   Насколько же далеко отстоит нищая старая карга от типичной ведьмы, сжигавшейся на судах (хотя, конечно, было уничтожено и много старых женщин), можно узнать из письма начала XVII века, адресованного графу Вернеру приходским священником из деревни, находившейся около Бонна.
   «Жертвами погребальных костров чаще всего становились колдуны. Наверное, уже вовлекли половину города, поскольку уже арестованы и сожжены профессора, студенты права, пасторы, каноники, викарии и монахи. У вашего превосходительства было семьдесят семинаристов, обучавшихся на священников, один из них, известный как музыкант, был вчера арестован, двух других искали, но они убежали. Канцлер с женой, а также жена секретаря по гражданским делам уже арестованы и казнены.
   На Рождество Пресвятой Богородицы здесь была казнена девушка девятнадцати лет, считавшаяся самой милой и добродетельной во всем городе, с детства воспитывавшаяся самим князь-епископом. На моих глазах сожгли и обезглавили каноника собора по имени Ротензаэ. У детей трех и четырех лет оказываются любовники-дьяволы. Также были сожжены студенты и мальчики из благородных семей, девяти, десяти, одиннадцати, двенадцати, тринадцати и четырнадцати лет. В целом дела находятся в столь плачевном состоянии, что никто не знает, с кем общаться и разговаривать без оглядки.
   Собственность осужденных обеспечивала заработком тех, кто был связан с судами, и в равной степени становилась источником доходов местных властей и судебных чиновников. После выплаты судебных издержек собственность ведьм конфисковывалась либо вольным городом, либо местным дворянином, епископом, королем или инквизицией, иногда несколько судов, светских и церковных, делили добычу. Не удивительно, что при наличии такого легкого источника наживы, правители Германии в течение длительного времени и Франции соглашались на продолжение охоты за ведьмами.
   Возможно, для нашего века, видевшего и Освенцим, и Лидице, и уничтожение нацистами примерно 15000000 человек за четыре года, жестокость и несправедливость судей по ведьмам могут показаться и не такими значительными. Потребовалось 200 лет, чтобы сжечь, по самым тщательным подсчетам, 200000 ведьм. Очевидно, что если говорить о геноциде, колдовство несопоставимо с фашизмом. Но, с другой стороны, теория колдовства была хуже фашизма. В нацистской Германии пытки и истребления людей признавались de facto или проводились без всякой законодательной основы. Защитники нацизма не апеллировали к христианству, напротив, они сочетали чувственный мистицизм и надуманные рассуждения. Кроме того, духовные и интеллектуальные лидеры всего мира противодействовали фашизму задолго до начала войны. Тому, что колдовство является таким отталкивающим и более низким, чем фашизм, способствовало то, что во всей цивилизованной Европе (лишь с небольшим исключением в Голландии) преследования возглавлялись духовенством, освящавшим их именем Христа, а адвокаты и судьи, профессора содействовали при этом им во имя разума.
   Один из смелых судей, Герман Лоэр пришел в такой ужас от преследований ведьм (в которых сам принимал участие), что изменил свою позицию. Он едва спасся с семьей из Германии в Голландию (1636); но, опасаясь репрессий, в течение сорока лет, пока ему не исполнился восемьдесят один год, не публиковал свое описание судов. Лоэр рассуждает:
   «Кто возьмет на себя столь опасную задачу? Если кто-нибудь попытается предпринять это во имя христианского милоcердия, тогда люди всячески будут стараться помешать ему быть услышанным,   но если бы его и услышали, то те, кто начали несправедливые сожжения, будут кричать что не доверяют ему, ибо он покровительствует ведьмам».
   Обуздание инакомыслия не являлось идеей горстки греховных личностей, такова была официальная политика как католической, таки протестантской церкви. Среди духовенства можно было найти последних сторонников суеверия и тогда, когда оно уже давно было отвергнуто остальными лидерами общества. Показательным примером может служить Ричард Бакстер, известный пресвитерианский наставник. В 1691г. он написал книгу«Неоспоримость существования мира духов» («Certainty of the World of Spirits»), в которой поддерживалась вера в ведьм. В то время, когда его современники выступали против заблуждения, Ричард Бакстер выступил сторонником предрассудков и обскурантизма.
   Защищавшие человечность священники и церковнослужители выступали и против своей религии, за что подвергались судебным преследованиям как «защитники ведьм» наряду с теми скептиками, что получали от своих оппонентов прозвища «саддукеев и атеистов». Обличая трусов и пустоголовых тупиц, доносчиков и корыстолюбцев, эти люди указывали альтернативный путь. Они светили подобно яркими звездами, освещавшими веру в человека. Только немногие могли ответить: «Нет» на основной вопрос шестнадцатого и семнадцатого веков: «Одобряете вы или нет суды, приемы, использовавшиеся для получения признаний и весь механизм охоты за ведьмами?» Эти люди, «защитники ведьм», и стали реальными противниками, их отношение к ведьмам стало лишь предлогом для нападения на них за обсуждение общественного устройства и права иметь собственное мнение. Это немногочисленное отважное меньшинство раскачало иго легковерия и открыло дорогу веку разума и горизонтам новой духовности, свободной от контроля за мыслями.
   На протяжении всех столетий те, кто по своему происхождению, образованию и положению, являлись совестью мира, принимали и поддерживали заблуждение. Они не только опирались на религиозные чувства, но и извращали саму систему логики и здравого смысла. Все приносилось в жертву предвзятости и предрассудку. Самой ужасающей чертой колдовства являются умозаключения демонологов, высокообразованных людей, авторитетов в своих областях знаний. Именно благодаря их извращенному перевертыванию с ног на голову, превосходящему по своему воздействию худшие действия палачей или судей, столетия колдовской мании можно назвать столетиями не цивилизованности.
   Иоганн Мейфарт, протестантский профессор и современник отца Шпее, наглядно описывает логику охотников за ведьмами. Чтобы вынести обвинительный приговор, судьи по ведьмам ставили двойственные вопросы, например: «Хорошей или плохой репутацией пользуется Анна?» Если плохой, она — ведьма, если хорошей — без сомнения — ведьма, поскольку все ведьмы стараются, чтобы о них все отзывались хорошо. Анна была арестована. Судьи спрашивают, испугалась она или нет. Если «да», она — ведьма; если «нет» — она тем более ведьма, поскольку ведьмы всегда притворяются невиновными.
   Подобные рассуждения, отобранные из отчетов судов, свидетелем которых был д-р Мейфарт, перекликаются с толкованиями демонологов, применявшими, в свою очередь, закон Оккама: самое извращенное, надуманное, нелогичное объяснение убеждает лучше любого простого действия. В 1608г. итальянский монах Гваццо дал следующее объяснение поступку девяностолетнего священника, перерезавшего себе горло после того, как его приговорили к сожжению за колдовство. Не принимая объяснения, что старый человек после пыток, в отчаянии от нависшей над ним участи, совершил самоубийство. Гваццо рассказал о том, что случилось на самом деле:
   «Перед ним появился демон и так сильно искушал его, что... он перерезал себе  горло своим ножом, и, хотя рана не была столь серьезной, чтобы вызвать мгновенную смерть, демон, испытывавший такое же отчаяние, ко всеобщему удивлению, вдруг схватил его душу и унес ее в ад. Я  видел этого человека еще .теплым, лежащим на соломе, и, поскольку он вел скотский образ жизни, он и лежал среди пищи скотов. Таков был суд божий воздающий каждому человеку по деяниям его, и Господь пожелал, чтобы тот, кто прожил девяносто лет, поклоняясь Сатане, закончил свою жизнь в руках Сатаны».
   Пауль Гриландус, папский судья, разъясняет, почему не может спастись ведьма, содержащаяся в кандалах в усиленно охраняемой тюрьме, за которой наблюдают стражники. Как заявляет Гриландус, дьяволу не составляет никакого труда помочь женщине изменить обличье и проскользнуть через замочную скважину. Но «причина, по которой ни одна ведьма не может убежать из тюрьмы, заключается в том, что когда однажды дьявол получает над нею власть, он скорее допустит, чтобы она была доведена до смерти, чем спаслась бы от него путем отречения и покаяния». Инквизитор Бартоломео Спина объясняет, почему вол, оставшийся без присмотра и убитый ведьмой, позже находится в своем обычном состоянии, без видимых повреждений. «Ведьмы, — говорит Спина, — убивают и поедают на пиру волов, а затем, с помощью дьявола, снова натягивают кожу на его кости и оживляют его».
   Самым распространенным мошенничеством демонологов было объяснение того, как женщина, за которой всю ночь наблюдает ее супруг, может быть в то же время за много миль отсюда, на дьявольском шабаше. Подобный супружеский обман мог совершаться несколькими способами: ведьма могла оставлять подушку и околдовывать своего мужа,   чтобы он принимал ее за свою жену, или   дьявол воплощался в тело женщины, находящейся далеко. В 1515г. в Милане адвокат мог задать кажущийся очевидным вопрос: «Почему бы не допустить, что демону было бы лучше находиться с демонами, а женщине со своим мужем? Зачем отправлять реальное тело на воображаемый шабаш, а настоящее тело оставлять в реальной кровати? » Спустя несколько лет никто уже никто не мог задать подобный вопрос, надеясь при этом избежать наказания.
   Когда большинство образованных людей было ограничено рамками подобного восприятия, а малообразованное большинство следовало за ними, надежда человечества на выживание оказывалась призрачной. Еще более поразительно и сенсационно, чем эти интеллектуальные извращения выглядят другие стороны колдовства: подробный анализ техники сношений между дьяволами и людьми, удивительным образом дошедшее до XX столетия суеверие о существовании беспокойных демонов (Полтергейстов), отчеты о волкодлаках и вампирах, описания детей-эпилептиков, якобы одержимых демонической силой, вспышки изощренного сатанизма во время черных месс, отмечавшиеся еще среди придворных Людовика XIV. Просто потому, что они производили сенсационное, но не шокирующее   впечатление, именно данные стороны колдовства доминировали в средних по качеству книгах, посвященных ведьмам. Несмотря на то, что эти моменты кажутся достаточно увлекательными и обоснованными, они не помогают прояснить основу колдовства, равно как и не дают представление о его подлинной ужасной сущности. Ничто не является более зловещим в колдовстве, чем подавление и разрушение человеческой способности думать и права личности задавать вопросы. Поддавшиеся колдовской истерии и распространявшие ее наносили вред европейской культуре до тех пор, пока это заблуждение не было отвергнуто. Наша цивилизация сегодня во многом задержалась в развитии благодаря этому.

 (назад)